Доклад игумении Филареты (Калачёвой), настоятельницы Свято-Успенского Пюхтицкого ставропигиального женского монастыря в Эстонии на ХХVIII Международных Рождественских образовательных чтениях. Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Данилов ставропигиальный мужской монастырь Москвы, 28–29 января 2020 года)

Человек вне прошлого, вне истории подобен дереву без корней. Связь с былым, чувство преемственности, благодарность потомкам – таковы в том числе непреложные требования нравственной жизни. Кстати, кроме того, было бы уместно вспомнить здесь слова Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Ощущать себя наследником прошлого – значит осознавать свою ответственность перед будущим». Внимание к прошлому, желание узнать, как это было до нас, заметно у молодых, подчас совсем юных послушниц Пюхтицы. Как начиналась обитель? Как жила? Как устояла под ветрами испытаний и перемен? О чем говорит ее Летопись – этот кладезь бесценного жизненного и духовного опыта? Жизнь проходит быстро. И нынешние молодые наши послушницы знают, что недалеки уже времена, когда новое поколение приступит к ним с вопросами о прошлом обители. И наверняка спросят: а как выстоял монастырь в последней, страшной мировой войне? Как жили, молились и трудились сестры, захваченные небывалым в истории смерчем? Как вообще можно было совместить иноческий подвиг с жестокостью и цинизмом военного времени и в условиях духовного хаоса сохранить верность монашеским обетам и христианским заповедям?

Есть воспоминания, есть документы – монастырская Летопись, которая, кстати, готовится к публикации, документы из берлинского Вundesarchiv и таллинского Государственного исторического архива.

6 августа 1940 года Эстония была инкорпорирована в состав СССР, в ней установилась советская власть и советские законы. В Летописи читаем, что в тот же год «Пюхтицкая обитель лишилась Гефсиманского скита, так как местный Исполком забрал большой деревянный дом Гефсиманской богадельни вместе с прилегающими клочками земли. В ноябре 1940 года была национализирована монастырская гостиница за оградой».

Откроем последующие страницы Летописи: «В то время в обители спасалось 118 сестер, более половины которых были преклонного возраста и помогать вести хозяйство не могли. 10 июля 1941 года по приказу из волости всех сестер, от 16 до 60 лет, послали рыть окопы. Все наши поля были изрыты окопами. Около трех недель копали под Иызаку, затем в Пунгари. Стояла жара, пить хочется, а воды нигде нет. Собирали дождевую воду, где могли, и пили. Много горя мы видели, было трудно. Монахиня Феоктиста все это время возила сестрам кое-какую еду: немного хлеба и каши. Скудость питания была следствием распоряжения местных властей, по которому, на основании закона о поставках мяса, молока, зерна и шерсти, монастырь должен был в 1941 году сдать государству 300 кг мяса, 2588 литров молока, 978 кг зерна и 6,5 кг шерсти (так как овец мы своих не держим, Матушка предложила, если возможно, сдать норму шерстяными вязаными вещами)».

В июле 1941 года Северо-Западная группа войск Вермахта стремительно вступила на территорию Эстонии, не встречая практически никакого сопротивления. В конце июля немцы взяли Нарву и 18 августа вошли в Таллин. Советская армия едва успевала отвести войска на острова Моонзундского архипелага и далее на остров Ханко и в Кронштадт.

Для обители начались тревожные дни и ночи. Вот свидетельство: «Кругом виднелись зарева от пожаров, – повествует монастырская Летопись, – гремели взрывы, раздавалась пальба. Когда начинались бомбежки, сестры уходили в полуподвальное помещение под собором и там молились и читали акафисты. В это время в монастыре служили о. Александр Захаров и о. Николай Цветаев. Каждый день они совершали молебны о том, чтобы Господь сохранил обитель».

Войска 114 гренадерского артиллерийского корпуса армии «Норд» под командованием генерала Георга фон Кюлера 15 августа 1941 года в 19.00 оттеснили 42 и 48 батальоны Пятой армии РККА и вошли в поселок Куремяэ. С этого числа в монастыре расположились немецкие штабные службы: санитарное подразделение, интендантское, связисты.

На Богородицкой горе был военный объект. Монастырская Летопись за 1942 год свидетельствует: «В монастыре стояли немецкие части. Наша кухня была занята. Там для них готовили еду. В это время в соборе не служили, служба совершалась в Трапезном храме. Никольская церковь тоже была занята немцами. В соборе они устроили военный госпиталь. Заняли немцы и монастырскую гостиницу за оградой».

Здесь уместно вспомнить рассказ схиигумении Варвары (Трофимовой) о монахине Нонне (Орг), которая, будучи выпускницей таллинской женской гимназии, знала немецкий язык в совершенстве. Когда группа офицеров Вермахта выбирала помещение для размещения офицерского состава, мать Нонна, проходя мимо и услышав разговор, поняла, что им понравился игуменский корпус и они хотят поселить туда офицеров.

Мать Нонна обратилась к ним со словами: «Господа, позвольте объяснить… В этом доме живет наша Матушка – старшая. Она преклонного возраста и слаба здоровьем. Если мы будем переводить ее в другую келью, она просто не выдержит этого переселения. Мы вам покажем все помещения монастыря и сразу освободим любое, которое вам понравится, только просим оставить Матушку в игуменском корпусе и не беспокоить ее». Офицеры согласились на предложение и разместились в 3-х комнатах просфорни».

Летопись: «Матерь Божия хранила свою обитель – немцы ничего не попортили в монастыре, не убили ни одной нашей сестры. Около озера Консу немцы устроили лагерь для русских военнопленных. Вокруг лагеря были болота. Сюда мы ходили копать торф. Пленные были голодные, мокрые, и мы отдавали им всё, что у нас есть: хлеб, ягоды. Нам было их очень жаль.

В монастыре, у келейного корпуса напротив алтаря собора – там, где живет послушница Мария Наумова – на боковом ходу у немцев был склад хлеба. Упакован хлеб был в фольгу и долго хранился. Послушница Мария находила удобное время и брала потихоньку этот хлеб, резала его на мелкие кусочки, сушила и укладывала в мешочки, специально для этого сшитые. Хлеба было много, и немецкие солдаты нас ни в чем не подозревали. Вот с этими-то мешочками мы и ходили к лагерю военнопленных. Эти места были хорошо знакомы, потому что раньше мы все время ходили сюда за клюквой. Иногда нам удавалось провести по тропинкам, известным только старожилам, нескольких пленных в сторону реки Наровы. Там были наши партизаны. Им тоже носили хлеб и теплую одежду. Помочь мы старались, чем могли.

Пленных гоняли на строительство дороги. На ногах у них были деревянные кандалы. Когда они приходили с работы в лагерь, ноги у всех были травмированные, распухшие. Немцы мучили пленных и издевались над ними. Однажды, пригнав с работы, выстроили их в ряд и стали обыскивать. У одного пленного что-то нашли, и надзиратель стал при нас его бить, а послушница Мария (Сергеева) подбежала к нему, да как закричит: "Что ты делаешь?!" Он опустил руку, сдержался.

В другой раз сестры на скотном видели, как немецкий конвоир гнал одного пленного на работу и заставлял его обуться, а тот не мог, по причине большого нарыва около пятки. Немец хлестнул пленного плеткой по спине. Пленный вскрикнул от боли, упал, нарыв лопнул, он одел ботинок. Сестры видели все это с чердака и со слезами закричали немцу: «Что ты делаешь, безбожник?» Немец услышал их крик и остановился. Пленного на работу не погнал, а приказал ему остаться».

Беззащитные, слабые инокини не устрашились вооруженных солдат и, сострадая ближнему, смогли остановить жестокость и насилие. На что они надеялись? Кто бы помог им − в случае, если бы солдаты обратили свою злобу на них? Их надежда была на Покров Царицы Небесной, на Ее преблагое заступничество.

«Немцы воровали у нас скот, отбирали молоко, но монашек не трогали» − это летописное свидетельство заставляет испытывать к сестрам монастыря глубокое уважение. Нравственная высота поведения иночествующих нерушимой стеной стояла между ними и солдатами, не допуская ни грязных поступков, ни даже непристойных помыслов. Дух иноческого благочестия, смирения и простоты господствовал на Богородицкой горе.

Свидетельство этому − история с пленным русским, звали его Михаил, фамилия Семибаламут. Михаил, нарушая дисциплину лагеря, сбегал на церковные службы в монастырь, а когда попался немцам, то угодил в карцер. Там Михаил написал стихотворение «Пюхтица», которое смог передать сестрам:

Пюхтица

На севере дальнем озерной страны,

Где лес лишь дремучий шумит,

На чудной, на дивной священной горе

Обитель святая стоит.

Там сестры смиренно с зари до зари,

Вдали от житейских забот,

В молитве проводят все годы свои

За русский великий народ.

Там скорбный утешится в горе своем,

И странник находит приют.

Там нищим и страждущим мира сего

С любовию помощь дают.

И каждое утро над пущей лесной

Разносится звон колокольный.

И к Небу несется глас с детства родной

Любимой молитвы Господней.

Зовет он нас к жизни без грусти и слез

Во светлых обителях Рая.

Царица Небесная молится здесь,

Под кров Своих чад собирая[1].

«Около монастыря был лагерь для пленных евреев. Немцы использовали их труд на строительстве узкоколейки.

От голода многие из них болели и не могли работать. Тогда немцы убивали людей прикладом и сжигали на костре. Некоторых бросали в огонь живыми. Целыми днями тлел этот огонь, немцы подбрасывали дрова в костер из людей. Постоянно стоял смрад. Часто из огня выползали обуглившиеся люди. Это было ужасно… Самим же пленным евреям немцы приказывали бросать их в огонь».

Год был трудный, сестры жили впроголодь. «Почти всё, что выращивали, сдавали по закону военного времени. Кроме продуктов сдавали сено, дрова. В лесозаготовках принимали участие все, кто не был совсем болен или стар. Свет вечером не зажигали – денег на керосин не было, а электричество в Куремяэ еще не было проведено. Служили при свечах».

Обитель была лишена официальных документов на довольствие. Продуктовые книжки (Bezugsbuchlein)

имели только игумения Иоанна (Коровникова) и княгиня Е.Д. Шаховская, скончавшаяся в 1939 году. По неведомой причине продовольственную карточку выписали на мертвого человека, а все сестры монастыря продуктов питания были лишены. Зато налог на продовольствие и трудовые повинности обязаны были выполнять. В сорок втором году от недостатка питания в обители умерло 6 человек.

По военному времени хождения с чудотворной иконой на Пасху и Троицу в 1942 году не было. Не разрешили совершить крестный ход с пюхтицким образом Успения Божией Матери не только в Печорский край, но и в Гефсиманский скит и в ближайшие окрестные селения: Яама и Сыренец.

В субботу вечером, накануне праздника Богоявления, 16 января 1943 года скончалась игумения Иоанна. При отпевании было много народу: и русских, и эстонцев. За Литургией при гробе почившей Матушки Иоанны митрополит Александр посвятил в сан игумении монахиню Алексию Голубеву.

В ноябре в монастырь пришла бумага от волостных властей с распоряжением сдать все колокола. Матушка послала письмо, разъясняющее, что для монастыря, имеющего три церкви, это невозможно. Целый месяц висела угроза изъятия колоколов, но благодаря вмешательству владыки Александра этой беды удалось избежать и сохранить все колокола Богородицкой горы.

Не смогли уберечь колокола Никольской церкви. Они попали под изъятие 7 мая 1944 года и были перевезены в Таллинский филиал оружейного завода «Металлист».

В 1943 году в Пюхтицкой обители (с подворьями) при игумении Алексии состояла 101 насельница.

Наступление Советской Армии в начале февраля 1944 года в районе города Нарвы и форсирование реки Наровы послужило началом кровопролитных боев за освобождение города. Сражения продолжались более полугода при больших потерях в живой силе и технике с обеих сторон.

9 марта Пюхтицкое подворье в Таллине подверглось бомбардировке советских войск. Сгорел деревянный сестринский дом. В огне погиб иконостас левого придела Введенской церкви, пламенем были охвачены стены церкви, но пожар чудом прекратился. Сестры, лишившись крова, поселились в цокольном этаже храма, который ранее служил трапезной.

Перед отступлением из Эстонии немцы сожгли села Сыренец, Яама и другие селения, до основания был разрушен город Нарва. Монастырь, хранимый Царицей Небесной, почти не пострадал, только взрывной волной была разрушена колокольня церкви преподобного Сергия Радонежского.

В монастырской Летописи записан рассказ сестер старшего поколения о том, как в обитель приехал один военный, тот самый летчик, который получил приказ разбомбить Пюхтицкий собор. «Подлетаю к монастырю, − вспоминал он, − а вся гора в тумане... Развернулся, сделал круг – вновь ничего не видно. Стал бомбить по расчетам. Вдруг небо раскрылось, вижу – стоит вся в голубом Женщина и произносит: "Сынок, не разоряй Мой Дом!"» Когда они вошли в собор, летчик, увидев Пюхтицкую икону Божией Матери «У источника», промолвил, пав на колени: «Это Она явилась мне тогда…».

В июле линия фронта приблизилась к обители. 27 июля 1944 года от немецкого военного комиссара оберштурмбанфюрера Фридриха Йенецкого в Раквере пришел приказ об эвакуации имущества монастыря с насельницами на запад Эстонии в поселок Альба, находящийся в 20 км от Таллина. Тяжело было оставить свою дорогую обитель, но противиться было нельзя: был дан срок до 1 августа.

Послушниц Марию Наумову и Ирину Антонову (будущих монахинь Паисию и Иларию) благословили поехать в Гефсиманию за старенькими и болящими сестрами. «Шли лесом, так как дороги сильно обстреливались. При подходе к Олешнице встретились с партизанским дозором, который их задержал. Те их узнали, привели к командиру и говорят: "Эти монашки последний кусок хлеба нам отдавали, платки, варежки, носки с себя снимали и нам отдавали. Отпустите их, мы за них ручаемся, они нас многих от смерти спасли". Сестер отпустили».

Монастырь эвакуировался с жителями Иллукаской волости. Монастырская Летопись повествует: 2 августа, как только сестры добрались до железнодорожной станции, сразу же попали под бомбардировку. «Весь город пылал в огне. При налете убило шесть наших сестер: монахиню Виталию (Семенову, рожд. 1872 г.), инокиню Параскеву Волкову (рожд. 1886 г.), слепую от рождения послушницу Агриппину Смирнову (рожд. 1872 г.), посл. Ксению Антонову (рожд. 1872 г.), послушницу Анну Сальникову (рожд. 1898 г.) и послушницу Марфу Иванову (рожд. 1868 г.). Все они скончались, не приходя в сознание. Только монахиня Виталия была еще жива. Когда мы вошли в барак, куда отнесли наших убиенных сестер, мы увидели мертвенно-бледную мать Виталию. Рука у нее было оторвана. На глазах она скончалась от большой потери крови. Сестер похоронили на местном кладбище в Йыхви.

Живя в Альбу, сестры с утра до ночи работали у эстонских хозяев. Вставали в 4 часа утра, была полунощница. Затем шли работать: пасли скот, убирали хлеб и молотили зерно, стирали белье. Возвращались домой в 11 часов вечера. Так зарабатывали себе на жизнь. Молодые и кто был в силах, ходили на хутора помогать эстонцам убирать картофель. За это их кормили и платили за труд натурой, так что на общую трапезу они могли привезти немного картошки и накормить старых и больных.

8 сентября, в праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери, все сестры причастились. Отец Александр с супругой пешком пошли в Таллин узнать, какая обстановка. Сестры продолжали утром и вечером собираться на молитву, пели акафист Успению Божией Матери».

«В Альбу доходили слухи, что Пюхтицкая обитель стоит невредимою, что войска прошли мимо. 27 сентября вернулся о. Александр и сообщил, что немцы ушли из Таллина. Сестры стали собираться в обратный путь. Первых в разведку отправили монахиню Рафаилу (Мигачеву) с послушницами Марией Сергеевой, Лидией Лупановой и Анной Тепловой. 28 сентября Матушка Алексия, о. Александр и 18 монахинь со святынями выехали из Альбу. До монастыря добрались благополучно. За ними по нескольку человек стали возвращаться в обитель и другие сестры.

Вскоре в монастырь представители советской власти прислали бумагу, в которой сообщалось, что все сестры обязаны платить военный налог и налог за бездетность. Кроме того, обитель облагалась налогом на землю, здания и церковь. Была установлена норма сдачи государству зерна и картофеля. Молочная норма даже превышала то количество молока, которое могли дать истощенные монастырские коровы. Несмотря на то, что за все монастырские дома платили налог и страховку, у нас практически отобрали докторский дом и больничные здания и хотели забрать дом священника и аптеку. Положение обители, особенно после вынужденной эвакуации, было тяжелым. Матушка Алексия, вопреки принятому в прежние годы порядку по всем вопросам обращаться в Епархиальный Совет, писала напрямую уполномоченному Совета по делам Православной Церкви при СНК СССР по Эстонской ССР Нефеду Фалалеевичу Корсакову, прося помощи, разъяснения, поддержки.

16 октября прибыл из Раквере комиссар по вопросу раздела земель. Кроме того, он предложил определить старых монастырских сестер в государственную богадельню. Но от Матушки Игумении получил категорический отказ. В монастыре всё осталось по-старому.

В результате хлопот, настойчивых прошений и молитв монастырь наделили землей: нам оставили из наших же исконных земель в пользование 35,3 га, из которых лишь 10,4 га были пригодны для пахоты [2]».

«По распоряжению местного Исполкома обитель должна была снабжать дровами Исполком, аптеку, больницу, школу, расположившиеся в отобранных у монастыря зданиях. Сестры обязаны были не только привезти из леса дрова, но и напилить их и доставить до места назначения. Из 80-ти насельниц Богородицкой горы лишь 20 были трудоспособными, остальные – старые и больные. На этих 20-ти лежал весь груз монастырских полевых работ, эти же сестры выполняли и распоряжения власти "Об общественно-полезном труде" (так в официальных документах именовалось участие сестер в лесозаготовках, мощении дорог и других тяжелых работах)».

Состав Пюхтицкой обители в 1945 году был следующим: настоятельница Игумения Алексия, благочинная – монахиня Рафаила (Мигачева), казначея – послушница Мария Плехова, делопроизводитель – послушница Надежда Орг. На Богородицкой горе жили 80 сестер, на подворьях – 10. За период с 1940 по 1945 похоронили 28 сестер.

Заключение

В тяжкие годы войны сестры под Покровом Царицы Небесной положили все свои силы, чтобы сохранить монастырскую жизнь, утвердить ее на Пюхтицкой горе, сохранить нравственные основы, силу молитвы и крепость веры.

Внешний подвиг служения ближнему – военнопленным, воинам, вынужденным скрываться в лесах, совмещался с внутренним подвигом стояния пред Господом в святом послушании и терпении. Не прекращалась служба Божия в храме. Монашествующие осуществляли свое главное служение – молились за мир. Для монастыря и его сестер война – это трагедия, жертва, это неотвратимый жребий, выпадающий на долю «достойнейших Христолюбцев» как испытание, попущенное Самим Богом. Испытать Великую скорбь! Мировую скорбь!..

Святые отцы говорили о несовершенстве всякой твари. Восходить же к совершенству мы должны в борьбе и страдании. Человек становится духовно зрелым христианином, когда переживет, пройдет сквозь эту великую скорбь и пропитается ею. Она исцеляет от духовной беспомощности; она помогает осознать, что все происходящее с нами – не случайно.

Вот письмо благочинного, протоиерея Александра Мянника насельницам обители.

13 декабря 1944 года.

ВАШЕ ВЫСОКОПРЕПОДОБИЕ, Глубокоуважаемая

Матушка Игумения Алексия и Боголюбивыя сестры!

По болезни и немощи своей я в продолжение ряда лет не имел возможности посещать Вашу Святую обитель и лично побеседовать с Вами. За это время жизнь намного изменилась; многие бури и невзгоды прошли мимо нас и тяжелые испытания, которые поколебали весь мир, коснулись и нас. Они еще не кончились. Эти испытания в виде нужды, отсутствия многих продуктов потребления, заботы и огорчения, непосильный труд и тяжесть послушания – явления не случайные. Они ниспосланы нам свыше для нашего же вразумления, и нам остается лишь с благодарностью принимать их, как и всякие благодеяния, оказываемые нам Провидением. Когда тяжесть труда покажется нам непосильной, вспомним, что есть люди, которым живется еще хуже; вспомним горемычных и обездоленных беженцев, которые с малыми детьми и слабыми стариками не имеют часто угла и куска хлеба и должны проводить дни и ночи на морозе, под дождем, без слова ласки и утешения, умирать без напутствия Святых Таин и лишаться христианского погребения. Сравним нашу жизнь с несчастным положением этих страдальцев, и наши собственные тяжести покажутся нам ничтожными...

...всегда необходимо избегать уныния. К этому принуждает нас не только наше духовное звание, обеты, данные перед Богом, но исключительность и серьезность переживаемого времени. Кто может быть уверенным в том, что все те ужасы, от которых страдают люди в прифронтовой полосе, не перекинутся и на нас. Тогда поздно будет вздыхать и обращаться с мольбой ко Господу. Пока не поздно, будем проводить свою жизнь внимательно и сознательно, вспоминать почаще тот блаженный день, когда Вы впервые вступили в ограду монастырскую с полной готовностью переносить во имя Христа и во имя своего спасения все тяжести, все огорчения, обиды и страдания.

Во имя Вашего спасения и сохранения святой обители обращаюсь к Вам с мольбой: Соблюдите во всем послушание Вашей Богом поставленной Матушке Игумении; не огорчайте ее неповиновением. Не усугубляйте ее страданий. Ей досталась в управление обитель в самое трудное время, поэтому поддерживайте и берегите ее силы единодушным исполнением возложенного на вас послушания.

… Многократно Господь невидимо спасал вас самих и вашу обитель. Он оказывал вам Свои милости, но не надо быть нерадивым и рассчитывать постоянно на Его милость. Господь Благ и Терпелив, но Он ожидает и от каждого из нас готовности к выполнению Его закона любви. Имейте эту любовь между собою и несите тяготы друг друга. Этим вы заслужите себе награду от Господа Бога и здесь на земле, и там в мире ином, где нет болезней и печалей, но жизнь бесконечная.

С приветом и любовью о Христе молящийся за всех вас

Вирский и монастырей благочинный протоиерей А. Мянник.

Только Любовь освобождает и спасает человека. Человек вживается в чужую муку, переживает ее. Его жизнь наполнена теперь страданием другого, а собственная боль и личное горе отступают куда-то в сторону. Нет самодовлеющего «Я» − есть любовь к другому. Не следует закрывать глаза при виде чрезмерных страданий; и не дóлжно бежать от боли и горя. В страдании есть высшая духовная целесообразность и одухотворяющая сила, ибо в конечном счете оно зовет и ведет нас к Богу.

Ведь сестры, переживая нужды и болезни, тяжкие труды и несправедливость, голод и холод, не потеряли веры в милосердие Божие и, несмотря на жестокость войны и ее ужасы, не утратили способность видеть в каждом человеке Образ Божий!

Поколение, пережившее войну!.. Сколь многие, переплавившись в скорбях, молились уже не о том, чтобы мир избавился от бед и страданий, но о том, чтобы страдание мира было осмысленным, возводящим, просвещающим, чтобы оно достигло высшей цели, чтобы оно свершилось и завершилось на ПУТЯХ БОЖИИХ!

[1] Впоследствии сестры положили эти строки на ноты и «Пюхтица» стала одним из любимых монастырских кантов.

[2] В дореволюционное время монастырю принадлежало свыше 200 гектаров земли.